Если спросить, кто олицетворяет собой русскую пейзажную лирику, почти каждый первым назовет Левитана... Эта статья, в которой этому великому художнику уделено почетное место, позволяет нам оценить ключевую роль Саврасова, которая не столь очевидна для неспециалистов (хотя была очевидна для самого Левитана). Поскольку творчество Саврасова, за исключением «Грачей», не столь широко известно, иллюстративный материал этого номера мы посвящаем главным образом ему.
Слова, вынесенные в название очерка, сказаны И.Левитаном о своем учителе Алексее Кондратьевиче Саврасове сразу после его кончины. Их глубокий смысл, не исчерпанный до сих пор, я попытаюсь раскрыть на примере лирического направления русской пейзажной живописи. В отечественной живописи второй половины XIX века, и прежде всего в пейзаже, словно присутствует, как в поэзии, лирический герой, чьи переживания родной природы я не просто понимаю, я принимаю их настолько, что они становятся моими, я их присваиваю. Интерпретация природы средствами живописи начиналась с того, что на самом деле переживания героя впрямую сопоставлялись с состоянием природы.
Можно вспомнить картину П.Федотова «Анкор, еще анкор!», где зимний пейзаж за маленьким обледенелым окном настолько усиливает состояние безнадежной тоски, в которой живет герой, что чувство зрителя становится щемящим, тебя охватывает сострадание. В картине В.Перова «Последний кабак у заставы» безнадежно тоскливое состояние природы рассказывает о невидимом герое больше, чем жанровые сцены в известных работах того же автора. Главное, что рассказ этот художник ведет средствами живописными: выбранный мотив, композиция и колорит, пространство - все связано одной интонацией и лирической темой.
Саврасов и Ф.Васильев, Левитан, Поленов и Нестеров, Остроухов и Серов, Коровин и Грабарь, Юон и С.Герасимов... Перечень художников, с которыми связано лирическое представление о России, ее природе, духовной причастности человека состоянию природы, можно продолжить. В искусствоведении принято объединять произведения, обладающие такими качествами, определением «пейзаж настроения»; он стал особо любимой соотечественниками разновидностью национальной живописи, интерес к которой не исчерпан.
И.Левитан утверждает, что именно «с Саврасова появилась лирика в живописи пейзажа и безграничная любовь к своей родной земле... Саврасов создал русский пейзаж, и эта его несомненная заслуга никогда не будет забыта в области русского художества».
Я оставляю в стороне творчество Шишкина, Н.Рериха (
http://roerih.ru/), Куинджи, Дубовского и многих других пейзажистов, изображавших, как правило, величественные виды, объективная красота которых не подлежит сомнению. Меня в данном случае интересуют художники, сосредоточившие внимание на незатейливых мотивах природы русской, которые, казалось бы, не укладываются в представления о прекрасном, достойном изображения в картинном образе.
В то же время картины их так глубоко западают в душу и сознание даже мало подготовленного зрителя, что при виде природы часто воскресают в нашей памяти. И, глядя на золотое кружево молодых берез на фоне холодноватого неба, освещенного ярким солнечным светом, мы вспоминаем «Золотую осень» Левитана. Путешествуя по старым московским улицам, мы еще недавно могли найти прообраз «Московского дворика» Поленова.
Трогательные и хрупкие деревья на берегу реки воскрешают пейзажи Нестерова. В феврале обязательно бывают дни, когда нарядно одетая в снежные узоры береза вызывает в памяти «Февральскую лазурь» Грабаря и замечательный образ Пришвина: «весна света» - так он характеризовал это время года.
Расцвет лирического пейзажа в русской живописи, начавшийся в 1870-е годы, стал продолжением и развитием того видения природы, которое уже было открыто нашей литературой. На это справедливо обращал внимание М.Алпатов. Он отмечал, что «лицо родной природы было угадано уже Пушкиным в «Евгении Онегине» и в его лирике - в картинах русской снежной зимы, одетых в багрец осенних лесов и особенностей невзрачной прелести хмурых дней».
И.Тургенев вкладывал в уста своего героя признание: «Я бы хотел еще раз надышаться горькой свежестью полыни, сладким запахом старой гречихи на полях моей родины; я бы хотел еще раз услышать издали скромное тенькание надтреснутого колокола в приходской нашей церкви, еще раз полежать в прохладной тени под дубовым кустом на скате знакомого оврага; еще раз проводить глазами подвижный след ветра, темной струей бегущего по золотистой траве нашего луга». И.Левитан находит в стихотворении Е.Баратынского «дивные мысли, которые, - по его убеждению, - удивительно подходят к определению пейзажиста».
С природой одною он жизнью дышал,
Ручья разумел лепетанье,
И говор древесных листов понимал
И слышал он трав прозябанье...
Пейзажные образы в литературе и живописи обогащают друг друга. Образы природы в поэзии Пушкина, например, исключительно изобразительны. Один известный советский режиссер заметил, что по каждой фразе Пушкина можно снять целый фильм.
Образы природы, созданные живописью, отличаются повествовательностью. Стоя перед «Грачами» Саврасова или его же не столь популярной «Сухаревой башней», картинами Левитана «У омута» или «Над вечным покоем», зритель стремится понять философию образа, воссоздать путь художника от первой мысли к картине.
Лирический пейзаж подобен программной музыке, каждая из названных картин очень о многом способна рассказать уму и сердцу чуткого зрителя.
Знакомство с историей создания известных пейзажей показывает, что путь от замысла к воплощению, от первых карандашных мыслей-набросков был продолжителен. Впечатление непосредственности восприятия художником изображенного мотива является обманчивым.
Саврасов работал над картиной «Грачи прилетели» в селе Молвитино Костромской губернии. Восторг, вызванный шумом гнездящихся предвестников весны, «изобразить» было непросто. Картине предшествовал ряд этюдов, сделанных там же. В процессе создания самой композиции эти этюды не были прямо перенесены в картину. Художник усложнял наблюденный мотив; он писал деревья на переднем плане, менял формат изображения, вытягивал в ширину холст, живописно разрабатывал талый снег на первом плане, обозначал на снегу следы, видоизменял рисунок облаков на небе. Картина зазвучала многоголосьем множества замеченных в природе мотивов, характерных для ранней весны. «Грачи» были показаны на первой выставке Товарищества передвижных выставок в год своего создания - в 1871.
Картину сразу отметил В.Стасов - выдающийся русский критик, являвшийся одним из идеологов «Балакиревского кружка» («Могучей кучки»), объединившего в 1860-е годы русских музыкантов, а в 1870-е ставший глашатаем идей передвижников. В отзыве Стасова есть слова, очень точно определяющие обаяние картины Саврасова: «Молчание повсюду, ни одной живой души, мутный белый блеск и свет, глушь, холод... Как все это чудесно, как тут зиму слышишь, свежее ее дыхание!»
Мемуарная литература сохранила подробные рассказы о создании самых известных пейзажей И.Левитана, философский смысл которых был предопределен любовью к родной природе и особенными качествами таланта, о которых сам он писал в 1897 году А.Чехову: «Я никогда еще не любил так природу, не был так чуток к ней, никогда еще так сильно не чувствовал я это божественное нечто, разлитое во всем, но что не всякий видит, что даже и назвать нельзя, так как оно не поддается разуму, анализу, а постигается любовью. Без этого чувства не может быть истинный художник.
Многие не поймут, назовут, пожалуй, романтическим вздором - пускай! Они - благоразумие... Но это мое прозрение для меня источник глубоких страданий. Может ли быть что трагичнее, как чувствовать бесконечную красоту окружающего, подмечать сокровенную тайну, видеть Бога во всем и не уметь, сознавая свое бессилие, выразить эти большие ощущения...».
